Судебный процесс над главными фашистскими военными преступниками проходил в городе Нюрнберге (Германия) с 20 ноября 1945 года по 1 октября 1946 года. В ходе Нюрнбергского процесса было проведено 403 открытых заседания, которые велись на четырёх языках — английском, русском, французском и немецком. На суде было прочитано и проанализировано 30 миллионов страниц текста.
Процесс осуществлял Международный военный трибунал, созданный союзниками по настоянию Сталина. К ответственности были привлечены высшие военные и государственные деятели фашистского режима. Суду были преданы 24 главных военных преступника — Геринг, Гесс, Заукель, Зейсc-Инкварт, Йодль, Кальтенбруннер, Кейтель, Риббентроп, Розенберг, Франк, Фрик, Штрейхер, Шпеер, Функ, Нейрат, Ширах, Редер, Дениц, Шахт, Папен, Фриче, Лей (повесился до начала процесса), Крупп (заболел, из-за чего процесс был приостановлен), Борман (дело слушалось заочно). На суде также не было самых главных — Гитлера, Геббельса и Гиммлера, которые покончили с собой ещё в последние дни войны, когда советские войска вступили в Берлин.
Подсудимые обвинялись в преступлениях против мира (развязывание войны), в военных преступлениях (нарушение общепризнанных правил ведения войны), в преступлениях против человечности (уничтожение людей по расовым и национальным признакам).
Трибунал рассмотрел более 5 тысяч (по другим данным — более 3 тысяч) подлинных документальных доказательств, было допрошено несколько сотен свидетелей и принято триста тысяч письменных показаний. Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко заявил, что это первый случай, когда перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством и сделавшие само государство орудием своих чудовищных преступлений.
Предъявление доказательств и речи сторон закончились 31 августа 1946 года. 30 сентября — 1 октября был оглашён приговор, в соответствии с которым двенадцать подсудимых (Геринг, Заукель, Зейсc-Инкварт, Йодль, Кальтенбруннер, Кейтель, Риббентроп, Розенберг, Франк, Фрик, Штрейхер, Борман) были приговорены к смертной казни через повешение, трое подсудимых (Гесс, Редер, Функ) — к пожизненному заключению, Шпеер и Ширах — к 20, Нейрат — к 15, Дениц — к 10 годам лишения свободы.
Шахт, Папен и Фриче были оправданы вследствие позиции представителей Англии, США и Франции. Представитель СССР не согласился с ними и выразил особое мнение.
Кроме того, трибунал объявил преступными организации: руководство Национал-социалистской партии (НСДАП), её охранные отряды (СС), службу безопасности (СД), государственную тайную полицию (гестапо), но не признал таковыми штурмовиков (СА), германское правительство, генштаб и верховное командование вермахта — опять же из-за позиции западных держав.
Казнь была назначена в ночь на 16 октября, однако Герман Геринг, которого должны были казнить первым, предпочёл самоубийство: для этого у него была припасена ампула с ядом. Это была одна из трёх ампул, которые Герингу, по разным версиям, удалось пронести с собой, получить от своего врача под видом успокоительных пилюль или найти в куске мыла, переданных в тюрьму бывшим подчинённым.
До сих пор неизвестно, где после кремации военных преступников был захоронен или развеян их прах. Также неизвестно, где именно была совершена кремация — в крематории Остфридхоф (Мюнхен) или в концлагере Дахау (пригород Мюнхена).
Кроме того, к суду за различные военные преступления и преступления против человечества были привлечены и другие нацистские военачальники, их приспешники и палачи. Их судили в СССР, Польше, Югославии, Венгрии, Чехословакии, Австрии, Франции, Великобритании и других странах, входивших в антигитлеровскую коалицию.
По словам доктора юридических наук А. Я. Сухарева, Нюрнбергский процесс явился миру откровением, переворотом общественного сознания — впервые на практике была фундаментально решена, казалось бы, роковая проблема: то, что веками сходило с рук прежним кровожадным правителям (например, германскому кайзеру в Первую мировую войну), не простилось Гитлеру и его клике, поставившим на грань гибели целые народы, уничтожившим колоссальные материальные ценности и причинившим немалые страдания самим немцам.
Агрессия была определена как тягчайшее международное преступление. В этом главная заслуга Нюрнберга. Судебный процесс положил начало становлению и развитию нового направления юриспруденции — международного уголовного права и правосудия. Процессуальные трудности, возникшие вследствие различия правовых систем четырёх стран, были успешно преодолены, найдены взаимоприемлемые решения. В итоге сложилась своеобразная, во многом уникальная процессуальная форма, которая оказалась работающей. Наконец, Нюрнберг явился мощным стимулом развития гуманитарных и антимилитаристских доктрин.
Принципиальные особенности Нюрнбергского суда заключались в том, что на международном уровне были приняты решения об ответственности государства за развязывание и ведение войны, за бесчеловечные преступления против мира и тяжкие военные преступления. Была сформулирована конкретная ответственность высших должностных лиц.
На процессе были заложены международные принципы права: введено понятие «международные преступники», за какие преступления они должны отвечать; установлено, что преступления нацистов не имеют сроков давности.
На примере фашистской Германии впервые были закреплены нормы о преступных организациях — духовной опоре милитаризма.
В итоге Нюрнберг заложил основу новой правовой культуры и цивилизации, которые открыли разноликому миру возможности мирного сожительства на пути добрососедства и сотрудничества. К сожалению, после Нюрнберга далеко не все агрессоры были названы таковыми и понесли заслуженное наказание. Организация Объединённых Наций, созданная для поддержания мира и международного правопорядка, очень слабо справляется со своей функцией — слишком велики неустранимые противоречия между ключевыми государствами планеты, слишком укоренены вековые традиции достижения своих целей за счёт других народов.
Из записи речи рейхсфюрера СС Гиммлера, произнесённой 4 октября 1943 года в Познани перед группой генералов СС:
«...Всё то, что у других наций принадлежит к хорошей крови, подобной нашей, мы себе возьмём, похищая для этого, если необходимо, их детей и воспитывая этих детей у себя. Вопрос о том, живут ли нации в довольстве или живут в голоде, интересует меня только постольку, поскольку нам необходим рабский труд для нашей культуры, в ином отношении он не представлял бы для меня никакого интереса. Погибнут ли десять тысяч русских баб от изнурения во время рытья противотанковых рвов, меня не интересует. Для меня важно только одно — когда этот ров будет закончен для Германии...»
Из инструкции комендантам концентрационных лагерей (приложение к письму обергруппенфюрера СС Поля от 30 апреля 1942 года):
«5. Рабочий день не ограничен. Продолжительность рабочего дня определяется видом предприятия и характером работы. Продолжительность рабочего дня устанавливается только лишь комендантами лагерей.
6. Любые условия, которые могут привести к сокращению рабочего дня (как то: еда, поверки и так далее), должны быть сокращены до минимума. Запрещено совершать длительные переходы к месту работы, а также запрещено делать вечерние перерывы только для принятия пищи...» (Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. — М.: Государственное Издательство юридической литературы, 1954. Т. 1, с. 788).
Из показаний военнопленного охранника концентрационного лагеря Бухенвальд Андреаса Пфаффенбергера:
«...После того, как осмотрели заключённых, у которых имелась татуировка, тех из них, у которых татуировка была наиболее интересная и художественная, поместили в больницу, а затем они были убиты посредством впрыскивания, которое производил Карл Байгс, уголовный заключённый. Вслед за этим трупы были переданы в больничный морг, где желаемые куски кожи с татуировкой были вырезаны и обработаны. Затем в обработанном виде эта кожа была передана жене штандартенфюрера СС Коха, которая использовала эту кожу в качестве абажуров и других украшений для дома» (там же, с. 789).
Из показаний подсудимого обер-ефрейтора гитлеровской армии Лекурта на судебном заседании военного трибунала н-ской стрелковой дивизии от 29 октября 1944 года:
«...До пленения меня войсками Красной Армии, то есть до 4 февраля 1944 года, я проходил службу в 1-й самокатной роте 2-го авиапехотного полка 4-й авиапехотной дивизии при комендатуре аэродромного обслуживания „Е“ 33/XI лаборантом. Кроме фотоснимков, я выполнял и другие работы; я занимался в свободное от работы время, ради своего интереса, расстрелом военнопленных бойцов Красной Армии и мирных граждан, вместе с солдатами. Мной делались отметки в особой книге, сколько я расстрелял военнопленных и мирных граждан. Часть, в которой я проходил службу, находилась в районе города Минска. Около нас в деревне Могаличи был лагерь военнопленных.
В сентябре — октябре 1941 года я с обер-ефрейтором Квальфельдом ходили в лагерь военнопленных и их расстреливали ради своего удовольствия. Таким образом, нами было расстреляно в этом лагере 577 человек военнопленных. Лично я в это время расстрелял 260 человек военнопленных.
В январе, феврале и апреле 1942 года в лагере военнопленных, который находился в деревне Шайковка, я также принимал участие в расстреле военнопленных. Всего в этом лагере было расстреляно 750 человек военнопленных. Лично мною было расстреляно более 100 человек военнопленных.
Я расстреливал военнопленных потому, что они плохо работали, были больные, истощённые, так как их в лагере очень плохо кормили. Оказывалась ли им медицинская помощь, я не знаю, я этим вопросом не интересовался, так как в лагере не жил, а приезжал только расстреливать военнопленных, расстреляю и опять уеду к себе в комендатуру. Я никакого отношения к военнопленным не имел, а проявлял своё желание...» (там же, с. 831).
То, чем я занимаюсь, вовсе не книгопечатание. Книгопечатанием я считаю механический процесс запечатления букв на странице. Речь идёт о дизайне букв. Аарон Бёрнс назвал это типографикой. Поскольку всё в мире должно иметь своё название, я считаю, что слово «типографика» подходит для описания того, чем я занимаюсь, не хуже, чем любое другое.
Я люблю свою студию. Она расположена над Dunkin’ Donuts в старом и запущенном четырёхэтажном здании между Четырнадцатой улицей и Шестой авеню на Манхэттене. Она сравнительно недорогая по меркам Нью-Йорка, что даёт мне больше свободы в работе. Это, конечно, дыра, но это моя дыра.
Там, где я вырос, я слышал слово «арт» только тогда, когда кто то говорил о человеке по имени Артур.