В папирусе, датируемом концом IX века, встречается история о том, как девушка по имени Дуньязада просит другую, Шехерезаду, рассказать ей сказку. Больше в этом документе нет никаких указаний на то, что он являет собой прообраз великого литературного памятника Ближнего Востока — сборника сказок «Тысяча и одна ночь».
Сказка, образующая основу сюжета, повествует о том, как царь Шахрияр, разъярённый изменой жены, каждую ночь берет себе в жёны новую девушку, а затем казнит её. Однако одной из них, мудрой Шехерезаде, удаётся спастись самой и спасти других. Она начинает рассказывать Шахрияру сказку, но каждый раз прерывает повествование, обещая закончить следующей ночью. Царь, стремясь узнать, чем же закончилась история, сохраняет девушке жизнь — и ситуация повторяется каждую ночь, пока Шахрияр наконец не влюбляется в Шехерезаду.
Версий «Тысячи и одной ночи», должно быть, не меньше, чем самих ночей. Именно в разнообразии вариантов и заключается историческое значение этого произведения. В индийских, персидских, иракских, турецких, египетских вариациях, словно в зеркале, отразилось многообразие культур, только что объединённых исламом, нравы и обычаи нового, мусульманского Ближнего Востока.
Наконец, сказки «Тысячи и одной ночи» невероятно увлекательны, это из них мир узнал об Аладдине, Синдбаде-мореходе, Али-Бабе. Позже эти сказки послужили источником вдохновения для ориентальных мотивов в творчестве европейских композиторов, например Николая Андреевича Римского-Корсакова.
Хороший алфавит напоминает сплочённую группу людей, в которой каждый на своём месте.
Я пишу, чтобы выразить то, что не могу сделать в студии; я работаю в студии, чтобы попытаться выразить более важные дизайнерские идеи — такие, которые не могу достаточно точно передать в письменном виде или которые сложно осознать напрямую. И если всё это не помогает, я вспоминаю о своей художественной студии в подвале — моём настоящем святилище.
В готическом письме меня всегда удивляла схожесть буквенных форм: буквы очень мало отличались друг от друга, но благодаря им можно было передать все значения, интонации и вариации в языке. Удивительно, что в этой трясине вертикальных линий люди могли видеть осмысленный текст.