К 1 742 году на протяжении вот уже четверти века повсеместно использовалась температурная шкала Фаренгейта. Однако шведский астроном Андерс Цельсий не желал смиряться с тем, что температура замерзания воды по Фаренгейту соответствовала 32°. Цельсий полагал, что это весьма странная величина для важнейшей температуры, определяющей разницу между снегом и льдом, твёрдым и жидким состоянием воды.
Он предложил свою шкалу, на которой температура таяния снега соответствовала 100°, а температура кипения воды — 0°. (После смерти Цельсия другой великий шведский учёный Карл Линней «поменял местами» эти значения.) Шкала, долго носившая название Centigrade (лат. «сто шагов», поскольку между точками кипения и замерзания воды было ровно 100°), в 1 948 году получила новое международное имя — шкала Цельсия. Ею пользуются во всем мире, за исключением США и нескольких стран, по-прежнему хранящих верность Фаренгейту.
У меня хранится целая пачка календарей, которыми я когда то пользовался. Время от времени я открываю календарь за 1991 год и смотрю на все эти записи, казавшиеся тогда такими важными: встречи, из за которых я очень волновался; дела, по-поводу которых мне звонили по четыре раза в день. И я думаю: куда всё это делось? Где это сейчас? Всё исчезло. Единственное, что всегда остаётся с нами, — это работа.
Меня интересуют несовершенства, странность, безумство, непредсказуемость.
Ни в Garamond, ни в Caslon, ни в Baskerville не было bold версии до их возрождения в двадцатом веке. Для них были созданы и употреблялись только прямой шрифт и наклонный. Широко использовать эти шрифты в современном мире бесчеловечно. Увеличение размера Garamond разрушает его органичность.